— Хорошо.

— Вижу, вижу, — со вздохом сказал он, разглядывая ее осунувшееся лицо. — Во сколько кончаешь работать?

Полина засмеялась:

— Часов у нас нет, Николай Михайлович. Где стемнеет, там и останавливаемся.

— А ты придумай что-нибудь. Солдаты ведь и ночью воюют, приспосабливаются.

В то время на тракторах не было электрического освещения, и машина в темноте делалась совершенно беспомощной. А работать нужно было. Вокруг лежали мертвые поля, и было больно на них глядеть; ветер нес оттуда не ароматы цветущих трав, а устоявшийся запах ржавчины, тротиловую гарь и горький пепел.

По вечерам при свете пятилинейной лампы с отбитым стеклом Полина читала вслух «Спартака». Книгу эту оставил на память какой-то боец. Чтение продвигалось медленно. Вдруг кто-нибудь вспоминал, как наши зенитчики сбили над дорогой «мессера» или как саперы отыскивали замаскированные мины.

А однажды Коля Янченков, прервав ее на полуслове, сказал:

— Давайте сделаем факелы. Как у древних римлян.

Затея понравилась. Этой же ночью они сходили в овраг, где валялись разбитые немецкие машины (овраг фрицы так и не смогли перейти). Здесь нашлось все, что было необходимо. Тут же принялись за дело. Пропитанную маслом ветошь набивали в консервные банки и прибивали их к длинным палкам. Эти самодельные факелы укрепляли впереди радиатора. В синеватой мгле ночи они горели багровым светом, обволакивая копотью кабину. Но пахать было можно. Так начались эти «ночные рейды».

Чтобы не уснуть, Полина пела хорошую довоенную песню:

Мы с чудесным конем

Все поля обойдем —

Соберем, и посеем, и вспашем…

Нельзя сказать, чтобы у нее был хороший голос, но в песню она вносила что-то свое, неповторимое, и звучала она как торжествующая радость труда.

Наша сила везде поспевает,

И когда запоет молодежь, —

Вся пшеница в полях подпевает,

Подпевает высокая рожь.

Рожь действительно уродилась высокая и густая, и любо было глядеть, как она переливается золотыми волнами, сухо шелестя колосьями. Колхоз досрочно рассчитался с государством и даже помог соседним хозяйствам. На стане появился большой плакат, написанный мелом на красном полотне: «Пусть урожай сорок второго года добьет врага в сорок втором году». Но вскоре его размыли дождями. Год кончался, война все шла, и конца ей не было видно. День и ночь через деревню мчались из Москвы машины с военными грузами, и все туда — на запад.

Людей в бригаде стало еще меньше. Ушли воевать ребята 1925 года рождения. Подмосковье стало глубоким тылом, постепенно налаживалась мирная жизнь, и обычные заботы о земле и хлебе занимали умы колхозников.

План хлебопоставок на следующий год был увеличен почти наполовину. Это был приказ Родины, и о том, что он может остаться невыполненным, не могло быть и речи. Суровое время, суровы и требования. Культура земледелия, севообороты, образованные кадры специалистов — все это будет потом. А пока собирались в тесной холодной каморке и думали. Иногда спорили и ругались, доказывали свое, но в сердце у каждого было одно, общее — все для фронта, все для победы над врагом.

— Посмотрите на наши поля, — горячо говорила Полина. — Разве мы используем их полностью? На ином участке добрая треть земли пустует. Если распахать все эти свободные места, ого, какая прибавка будет!

Подумали и согласились — действительно другого выхода нет.

А она так увлеклась этой идеей, что каждое утро убегала на дальние угодья, увязая в непросохшей земле, ставила вешки, проводила разграничительные линии, чтобы не ошибаться потом, во время пахоты. Ей хотелось всю землю сделать красивой и ухоженной, чтобы каждый клочок ее приносил людям богатство и радость.

Погода стояла сухая и теплая. Ярко светило солнце, жарко вспыхивая на отполированных лемехах плуга, ровно и мощно гудел трактор. Она работала весело и самозабвенно, и радостная улыбка не сходила с ее лица.

Вечером кончилось горючее. Это было очень некстати. Полина только что сделала первый заезд по целине, и эта вынужденная остановка огорчила ее. Ночью ей не спалось. Несколько раз она выходила на дорогу, посмотреть, не идет ли машина. Машин было много, но все они проносились мимо деревни.

Бочку с горючим привезли рано утром на лошади. Холодный трактор стоял в борозде. Коля Янченков тут же стал открывать бочку.

— Заправляйте, ребята, — сказала Полина. — А я немного подремлю в кабине.

Постоянное недосыпание, страшная усталость взяли свое. Она уснула сразу, лишь только голова ее коснулась кожаной подушки сиденья, как может уснуть на утренней заре смертельно уставший человек. За лесом вставало солнце. Над оврагом курился туман, росистой свежестью веяло от нераспаханного луга.

Коля попробовал завести мотор, но это дело оказалось ему не под силу. Тогда он начал будить Полину.

— Полинка, вставай, поехали!

Она сразу проснулась. Устало потягиваясь, она щурилась на солнце, и сонная улыбка еще блуждала у нее на губах.

— Поехали! — снова сказал Коля.

— Сейчас, только сон расскажу. И надо же такому присниться. Как будто иду я по дороге и вижу: на всем нашем поле растут цветы. Как же так, думаю, пахали под овес, а выросли цветы? Что ж мы, на фронт цветы посылать будем? А цветы такие диковинные, что и названия им не подберешь. И все разные: белые, желтые, голубые. А в самой середине поля чудесный красный бутон, большой и яркий, как звезда. Побежала я к нему, нагнулась, хотела сорвать и проснулась…

— Вот ручка, — сказал Коля. — Давай заводить.

На втором круге Полина стала равнять края поля, придавая ему вид строгого прямоугольника. Они ехали вдоль дороги, приближаясь к Можайскому шоссе.

Она еще ничего не знала. Она думала о своем диковинном сне и тихо улыбалась. А впереди перед трактором уже показалась безобидная с виду зеленая кочка. Поле должно быть ровное, и борозда проходит прямо через эту кочку. Трактор идет точно по заданному курсу, как корабль у опытного рулевого.

Полина высунулась из кабины — как там прицепщик. В это время страшный грохот прокатился над полем. Черная мгла закрыла небо. Едкий запах тротила поплыл в весеннем воздухе. Колю Янченкова взрывом отбросило далеко в сторону. Открыв глаза, он увидел высоко в небе капот от трактора. Словно большая птица, он плавно опускался на противоположном конце поля.

Повернувшись на живот, Коля пополз к трактору. Навстречу ему от деревни бежали люди. Оборванные гусеницы висели над краем глубокой воронки. А на дне ее на коленях стояла Полина. Опустив голову и подогнув руки, она как будто пыталась что-то поднять с земли. По виску ее текла тонкая красная струйка, собираясь в